— Я не думаю, что смогу остановиться, — признался он честно и не узнал собственный голос.

По взгляду Саф вдруг понял, что до этого момента она не предполагала, в какой оказалась заднице. И теперь лихорадочно соображала, как бы разрулить ситуацию с минимальными потерями. Вот только все было бесполезно.

— Мне очень жаль, что ты оказалась в щекотливой ситуации, но какого черта? Ты разводишься!

— Ты не понимаешь, Ваня. Я помогаю Сергею добиться места в Думе не по доброте душевной. Я выкупаю таким образом сына. Новийский посадил в тюрьму первую жену и продал мою сестру за карьеру. Мне есть чего опасаться.

Ванька всегда знал, что Новийский ублюдок, который нигде не упустит своей выгоды. Одной только симпатии Гордеева-старшего было достаточно, чтобы утверждать это с уверенностью. Но играть на чувствах Ульяны по отношению к ребенку? Это было чересчур! И как теперь охранять человека, зная, что тот заслуживает хорошего хука с правой?

— Я пошла. Зарьяна меня в порошок сотрет за опоздание.

Она уже опоздала, Ваня это знал, поскольку в силу своей профессии чувствовал время до минут. Не будь он так зол из-за шантажа Новийского, наверное, попытался бы ее остановить и довести разговор до какой- никакой уступки, но в данный момент в голове крутились одни ругательства. Вряд ли Ульяне понравилось бы, назови Ваня ее мужа мудаком. Она все еще пыталась защищать Сергея, несмотря ни на что.

Ульяна ушла, а Ванька постоял еще некоторое время в своем убежище, собираясь с мыслями, и пошел на работу выслушивать оперные партии разгневанной напарницы.

Ульяна

Работы и в мыслях не было. Увидев пьяную, дерганую старшую дочь на пороге в районе трех часов ночи, Валентина Сафронова потеряла дар речи, но койку выделила, и на том спасибо. Вот только Ульяна не сомкнула глаз до самого утра. Глядя в потолок, она судорожно сжимала пальцами одеяло и представляла, что с ней станет, едва Сергей узнает об… измене? Можно ли считать изменой близость к другим мужчиной, если муж тебе давно уже никакой не муж? Ее чувства говорили, что да. И Сергею бы тоже сказали. Несмотря ни на что, он до сих пор не пережил отношения, на это указывало многое.

Ее поступок был эгоистичен, с какой стороны ни посмотри. Всю жизнь она старалась действовать правильно, по совести. За все прошедшие годы единственное, что она сделала для себя — устроилась в редакцию Зарьяны, а вот остальное — попытки вернуть сестре нормальную жизнь, сохранить брак, вырастить сына достойным человеком были направлены на других. С дрожью она призналась перед собой, что слишком давно перестала думать о Сергее, как о нужном ей мужчине. Просто уважала его чувства по отношению к ней, сделанный выбор, брак… Разумеется, все, что она делала, было необходимо в некоторой мере и ей самой, но не как женщине. Всего лишь тридцать. Казалось, цифры врали, разве ей столько лет? Не окажись она у Ивана Гордеева дома, распластанной по стене его телом, и не вспомнила бы о такой мелочи, как возраст. Ульяна была полностью уверена, что не испытывала к старому другу ни малейших романтических чувств. Это все слабость, страх, алкоголь, воздержание и тридцать лет, которым давно не уделяли внимания. Досадное недоразумение, и вот по своей глупости она ухитрилась потерять единственного друга, способного оказать ей поддержку. Еще никогда в жизни она не обзывала себя такими словами!

Из кабинета высунулась Зарьяна и поманила сотрудницу пальцем. В очередной раз пожалев о том, что так и не сподобилась купить противогаз, Уля закрыла за спиной дверь кабинета главного редактора и постаралась не закашляться. На часах было одиннадцать, но пепельница Зарьяны была заполнена наполовину, а в помещении стоял густой смог.

— Бога ради, какая неженка, — фыркнула начальница. — Открой окно, коли так тошно.

И Уля поспешила впустить в помещение воздух вместе с шумом большого города.

— Сядь, — резко махнула Зарьяна в сторону стула. Сама сползла ниже в кресле и сложила руки на животе, раскачиваясь вперед-назад и складывая губы в трубочку.

Она вся была в этом. Резкая, грубая и эпатажная. Предпочитала темную, не требующую особого ухода одежду и имела сразу двое очков: от профессиональной близорукости и от возрастной дальнозоркости, при этом плохо видела и в тех, и в других. Несмотря на то, что Зарьяна уже давно начала потихоньку расплываться в талии, ее подвижность впечатляла. И громкий голос, разносившийся над редакцией, без труда добавлял сотрудникам седых волосков.

Она сделала головокружительную карьеру. Переехала в Петербург из Казахстана и очень долго мыкалась по редакциям, поскольку была слишком своенравна для политически ориентированной прессы. А потом у нее случился роман с каким-то влиятельным товарищем, который подарил ей на свадьбу… редакцию. Брак развалился в рекордные сроки, но газету у Зарьяны было не отобрать. Ею она ловко заправляла и по сей день.

— Птички поют, что твой муж решил делать ноги, — без предисловий начала Зарьяна.

— Похоже на то, — не стала лукавить Ульяна, но удивилась.

За последние сутки столько всего случилось, что казалось, будто пресс- конференция состоялась в прошлой жизни. Разговаривать о переезде Сергея было странно.

— И? — продолжила Зарьяна. — Я долго ждала, что ты сама придешь ко мне с этим разговором. Мне искать замену или не искать? Или у вас будет брак на расстоянии?

Ульяна замялась, не зная, что сказать. По-хорошему говорить о разводе не стоило, поскольку это могло разнестись по кулуарам в рекордные сроки и подорвать сделку об опеке. С другой, Зарьяна была в своем праве начальницы. Впрочем, молчание она истолковала по-своему.

— Скажем так, я по-доброму советую тебе остаться. И в Петербурге, и в журналистике. Тебе не хватает опыта, но потенциал чувствуется. А в Москве тебя разве что тянуть привычную повозку поставят. Я и сама не хотела тебя брать из-за такого мужа, но ты упорная. Там тебе подходящей работы не найти.

Похвала от Зарьяны была чем-то из ряда вон, и Ульяна, поддавшись, решила признаться.

— Я в любом случае не еду в Москву, — проговорила она устало. — Сергей едет один.

— На-а-адо же, — протянула Зарьяна. — Обычно у меня на такие вещи чуйка, а ты, выходит, молодец. Я никак не могла въехать, как после нападения на сестру такая принципиальная дамочка могла остаться с откровенно купленным политиком, да еще сохранить рай в шалаше. А в шалаше никакой не рай. Просто ты не из тех, кто жалуется. Ясно все с тобой, — задумчиво протянула главная. — Иди, — кивнула на выход, но на прощание окинула сотрудницу задумчивым взглядом.

— Зарьяна, это между нами, — предупредила Ульяна на пороге, обернувшись. — Может пострадать мой сын.

Та лишь раздраженно махнула рукой. Мол, было очевидно с самого начала. А Ульяна вдруг поняла, что придется разработать некую стратегию, ведь о переезде будут спрашивать все, и двоим она уже призналась. Больше нельзя.

Целый день Уля пыталась заняться чем-то полезным, но мысли, которые, как считает трудовой кодекс, обязаны подчиняться воле обладателя, совсем не желали собираться в кучу. Страх распылял внимание, заставляя раз за разом задумываться о случившемся. И еще вспоминать, покрывая кожу мурашками. Как итог, под конец рабочего дня окошко ворда все еще показывало два вымученных предложения с тремя пунктуационными ошибками. И это при том, что требовалось писать еще больше, для блога, для Сергея. Ради сына.

Вернувшись домой, Уля первым делом поспешила в душ. Ей ужасно хотелось расцеловать Алексея, который из-за бумажных баталий с Сергеем несколько дней обитал у родственников, но не теми губами, что жадно впивались в рот Ивана Гордеева ночью… и утром тоже. Она стыдливо закрыла лицо руками постаралась сосредоточиться. Было гадко, грязно и стыдно до ужаса. Понимание того, как так вышло, не приходило. Они постоянно общались, гуляли, подтрунивали друг над другом и выручали, так отчего вдруг приятные приятельские отношения дали сбой? И как остановить этот спешащий навстречу гибели состав?